Нагибин Ю."По пути в бессмертие».

Иннокентий Анненский, О Хлебникове, Голгофа Мандельштама,
По пути в бессмертие, Ими распорядился тридцать седьмой год,
О Галиче — что помнится, Мадемуазель, Художник,
Среди хищников, Чайки умирают в гавани,
И всюду страсти роковые…, Александр I, Несчастный случай,
Историческая тумба, Зачем мне такая жена?,
Дети не должны знать, Улыбка Джоконды, Луковый суп,
Неостывший пепел, О Лескове, «…Так хорошо и страшно»,
Андрей Платонов в театре, Ничто не кончилось,
Перечитывая друга…, Хранитель Лукоморья, Неуловимый Базен,
Всегда в атаке, Белая сирень.


Как я относился к поэзии, к стихам, поэмам… да никак. Пушкин, Лермонтов… читал, конечно. Маршак в детстве. В. Высоцкий… и то в песенной форме… А так, чтоб уж с упоением, или с хоть каким то погружением… нет. Я не любитель стихотворных форм… это я так думаю, или вернее… думал.

Ю. Нагибин что то у меня, вернее во мне, стронул в этой сфере. Т.е. в сфере поэзии.

Из его рассказов и очерков я узнал; кто такие были Аненнский, Хлебников, Мандельштам, Цветаева, Ахматова...Галич.

Я считаю себя читающим человеком, с детства с книгами, соответственно в каждом возрасте читал то, что шло восприятию и интересу тех возрастов. Были и; Дюма, Марк Твен, Жюль Верн, Гайдар, Ф.Купер, Дефо, Стивенсон, В.Скотт, Джованьоли, В Ян, Д.Лондон и др.

А вот… поэты… Пушкин и Лермонтов, куда от них денешься. А Галич, Цветаева, Мандельштам… о них и речи не было никакой.

А сейчас, после Нагибина, я влез в "поисковик", и закачал себе для прочтения сборники; Галича, Мандельштама, Есенина, Блока и др. Почему?

Потому что хочу!!! Хочу прочесть и понять… их, и как людей, и как поэтов, и как… пророков (ведь все , настоящие поэты, пророки).

В середине сборника Нагибин «прогулялся» по Европе; Рим, Прага, Париж… и Освенцим («Неостывший пепел»).

А дальше прозаики; Платонов, Лесков, Драгунский. Что не имя, то «вселенная».

«Подражание Чехову, или Бунину, или любому другому русскому классику не так опасно, как подражание Андрею Платонову. Крепкая кислота его фразы выжжет дотла робкие возможности новичка.» Мне нельзя подражать. Как стал на меня похожим, так и сгинул.(А. Платонов).»

Во как!!

А Лесков! «Очарованный странник», «Леди Макбет Мценского уезда», «Левша». Особенно «Левша»!! … Это… что то!!!

Но … «Поистине нет более сложной и противоречивой фигуры в русской литературе, нежели Николай Семенович Лесков!»

И Нагибин очень дотошно и подробно объясняет нам всем
«неповторимый феномен Лескова».

«Новые герои, люди сильные, красивые, страстные, жертвенные, бунтари и борцы, появятся лишь у Горького. Но и сам Горький с великим литературным беспристрастием считал, что не он первый высмотрел таких людей в российских сумерках, а Николай Семенович Лесков.»

К Виктору Драгунскому у Нагибина особое отношение. Они друзья. И он пишет о нём «с особым бережением».

Кто не читал в детстве «Денискины рассказы», или на худой конец не видел их экранизаций (которых было предостаточно, то же «По секрету всему свету»). Сколько света, радости, оптимизма, душевности чувствуется в Денискиных историях. Читаешь и улыбка не сходит «с души». А почему?

Нагибин отвечает ; «Мне думается, причина в авторской интонации, в той особой, доверительной интонации, что делает прозу Драгунского правдивой, как исповедь. Драгунский будто говорит с тобой с глазу на глаз, искренне, задушевно, часто взволнованно, а иногда патетически — он и этого не боится, ибо слова его из сердца. Он считает тебя умным, добрым, все понимающим собеседником, ему не страшно показаться сентиментальным, наивным, растроганным до беспомощности. И эта интонация завораживает.»

Нагибин сравнивает притягательную магию писателя с тембром певца, не силой голоса или грамотность подачи звуков, а тембра! Такой тембр был у Лемешева, у Шаляпина, у Толкуновой, у Утёсова, у Бернеса. Их слушали, и хотели слушать ещё. А почему? … Сердцем люди пели, душой!! Так же и писатель. Если от сердца слова идут, душа за ними, а не только «ремесленное мастерство писателя».

«И никто во всем мире не заменит Лемешева. Интонацию в прозе точно так же нельзя приобрести искусственно, как и тембр. Ее можно лишь имитировать, но чуткий читатель сразу угадает подделку. Надо думать, интонация как-то связана с природой человека, с его глубинной сутью. Драгунский очень добрый человек, он любит жизнь, людей, пуще всего малых и слабых. Он не преминет понюхать голову спящего ребенка, так чудесно пахнущую воробьями. И, придя к любимой, почти потерянной женщине, позабудет на миг о своей боли, склонившись над кроваткой ее маленького сына.»

И опять я повторюсь. Хочу перечитать Драгунского! И то, что для детей и то, что для взрослых.

Ставлю – 5.